ЭРНСТ НЕИЗВЕСТНЫЙ- часть 1

[tatyanavf1]

Оригинал взят у art_of_arts в ЭРНСТ НЕИЗВЕСТНЫЙ

ЭРНСТ НЕИЗВЕСТНЫЙ

Эрнст Неизвестный «О друзьях - товарищах» –
размышления о книге В. Аксенова «Таинственная страсть»

— В веселых иг­рищах и поэтических посиделках в Коктебеле вы участвовали?

— Нет. Я туда, конечно, ез­дил, но, как одинокий волк, старался держаться от гопкомпании подальше.

— Чем же вы занимались?

— Камни срисовывал. Мно­гие мои скульптуры родились там. Жил абсолютно отдельно. У меня никогда не было денег, чтобы что-то прилич­ное снять.

— И где вы жили?

— На даче у «сталинского сокола» — Сан Саныча Микулина. Грандиозный человек! Академик, конструктор авиа­ционных двигателей, Герой Соцтруда, генерал, любимец Сталина, ненавистник Хруще­ва. Изумительно талантливей­ший человек. У него был передничек, как у домохозяйки, на котором было ну такое коли­чество орденов — даже у Бу­денного меньше. Дом его сто­ял на Карадаге. Он его называл «Ебаторий».

— Почему?

— Этот, под восемьдесят лет, крепкий старец утверж­дал, что он невероятный еб…рь. На моих глазах никого домой не водил, но когда зна­комился с женщинами, требовал, чтобы его называли Са­шей. Здоровый был как черт. Заземлялся, какая-то своя дие­та… Когда кто-то из его врагов умирал, он его вычеркивал из списка и танцевал индейский танец. Евтушенко он вызывал на соревнование по бегу. Ну, конечно, молодой длинноно­гий Женя его перегонял, но Сан Саныч очень недалеко отставал и не задыхался. Он меня любил, потому что я с огромным интересом выслу­шивал его всем надоевшие хохмы и рассказы.

— Ну а Высоцкого, Окуд­жаву в общих компаниях слу­шали?

— Конечно… Это все было и в моей мастерской в Москве.

— Замечу, что Аксенов опи­сывает не вашу мастерскую, а мастерскую художников Силиса и Лемпорта. Вы наверняка их знали.

— Это были мои друзья. Меня иногда немножко бес­покоило, что они у меня пря­мо заимствовали. Шустрые были ребята, увидят что-ни­будь у тебя, и завтра целая бригада вылепит нечто по­добное. С другой стороны, оно, конечно, лестно. Они очень хотели успеха. Я тоже хотел, не буду кокетничать, но не с такой силой. Ну и пил я, кроме того, смертельно. Они же были острокарьер­ные, интеллектуальные конструкторы, светские ребята. Они всех принимали. С Шук­шиным я познакомился у них в мастерской.

— Вам понравилось, как Аксенов описывает Коктебель, крымские красоты, радость общения единомышленников, веселую суету вечеринок?

— Я плохо помню тот Кок­тебель. Мой отдых абсолют­но исключал какие бы то ни было коллективные сборища. Я не могу смотреть на закат коллективно. Я вообще не могу получать запланирован­ное удовольствие. Терпеть не могу праздники, будь они со­ветские или антисоветские. Ненавижу массовый туризм, ненавижу экскурсоводов. Мне просто дурно становится в музее, когда какая-то дамоч­ка с палочкой объясняет мне Гойю. Я не могу воспринимать Гойю через эти примитивные очки. Поэтому я уклонялся от вечерних радений и назы­вал всю нашу гоп-компанию «взбесившиеся пионеры». Но стихи иногда слушал с удовольствием, песни Булата Окуджавы. Это, в принципе, религиозное действо, как ли­тургия, скажем.

Я любил уединение. Слу­шая шум морской волны, рас­сматривать красоты, в блокнот зарисовывать камни. Через эти камни я понял древнее ис­кусство, понял Генри Мура, и очень много у меня работ того периода навеяны камня­ми Коктебеля. Я уклонялся от массовых камланий, как всегда уклонялся от всяких собраний, вечеринок Ну, с буфетчицей Машей и с местными хулига­нами мне было весело, а вот с интеллигенцией...

— В Коктебеле появляется и Влад Вертикалов, он же, конеч­но, Владимир Высоцкий.

— Володю Высоцкого счи­таю величайшим поэтом это­го времени. Именно не песенником и безобразником, а поэтом. Исключительно инте­ресный феномен российской культуры вообще. Даже рок-музыка не может сравниться с феноменом Высоцкого. Он стал абсолютно всеобщим. Скажем, его фраза: «Если я чего решил, выпью обяза­тельно». Неважно, кто пьет: физики, лирики, чекисты или заключенные. Его песни, от­дельные фразы стали гораздо более популярными, чем афо­ризмы русской классической литературы.

— А Октава в книге похож на Булата Окуджаву, которого вы знали?

— Очень похож. Как порт­рет: «Булат и Арбат». Булата я очень любил. Мудрость была в сердцевине его видения действительности: «Я друзей позову, на любовь свое серд­це настрою, а иначе зачем на земле этой вечной живу». Бу­лату несвойственно было де­лать неприятные замечания. Ну, например, есть люди, ко­торые тебя встретят и скажут: «Что это у тебя нос красный?» или «Что-то ты сегодня плохо, старик, выглядишь», или «Что-то на тебе мятый пиджачок». Булат был всегда интеллиген­тен и мягок, но не мягкотел, и если надо было что-то сказать жестко или остро, не укло­нялся. Кроме того, он был комфортным человеком. Я у него когда дома бывал, у меня слюнки текли. Все так удобно, уютно: кресло, чашечки, рю­мочки, альбомы с бумагами, ручки. Упоение нераздражаю­щим, милым бытом. Русской старины преданье…

— Эпизод с массовой обла­вой на отдыхающих в шортах вам памятен? Вы их носили тогда?

— Да, носил. Ко мне тоже придирались, но не грубо. Я далеко от пляжа не отходил. Много было нелепого. Ловили, например, людей в кавказских шапочках из каракульчи «пирожком». Избивали по всему Советскому Союзу. И вдруг на­ступило облегчение: Никита Сергеич вышел на Мавзолей, сияющий, как масленичный блин, именно в такой шапочке.

— А как вам понравилось совершенно хулиганское сти­хотворение «Ах, что за чудная земля вокруг залива Коктебля: колхозы, бля, совхозы…»?

— Эта песня была нашим гимном: «И шорты, бля, и шор­ты, бля…» Скажем, появляется человек с блатной чекистской походкой. Походка у блатных и у «органов» одна и та же. Такая, знаете, походочка. И сразу, для того чтобы было всем по­нятно, говорили не «стукач», а «и шорты, бля, и шорты, бля». Таких песен было много. Даже моя помощница Лена Елагина сочиняла по поводу, напри­мер, открытой слежки за мной. Машина меня сопровождала повсюду, стояла подолгу у мас­терской. Я стал даже здоро­ваться со шпиком.

— А что за песня?

— Что-то вроде: «Осень будет скоро, улетят грачи; ви­дим, у забора мокнут стукачи. Им, наверно, худо, дождик льет и льет, видишь, как от стужи бедных их трясет. Кон­чится, конечно, время суеты, ведь ничто не вечно, отдох­нешь и ты».

Продолжение http://marginalisimus.livejournal.com/906648.html