tatyanavf1

Лев и Солнце

"Я люблю рисовать животных - это друзья моего сердца."- Нико Пиросмани

"Нико Пиросмани до того растворился в народе, что нашему поколению трудно уловить черты его индивидуальной жизни. Его будни так таинственны, что, пожалуй, ему придется остаться без обычной биографии".- Эти слова были написаны в 1926 году.

Ему не суждено было учиться ни у кого - ни у альфрейных дел мастера, ни у вывесочного живописца, ни у "настоящего" художника, ни в художественной школе, ни в Академии художеств. Он, как писал Г.Якулов, "принужден был учиться у своего инстинкта..."

Маленький Пиросманашвили не только резвился с другими детьми, как положено его возрасту. Его не раз видели сумрачно молчащим, задумчиво ходящим из угла в угол. "Мечтает", -думали Калантаровы и беспокоились: "Не сошел бы с ума".

Именно в доме Калаптаровых он стал рисовать. Его увлеченность не имела ничего общего с любимым занятием едва ли не каждого ребенка. "Его интересовало только рисование". Рисовал он каждую свободную минуту. Рисовал портреты всех живущих в доме и соседей. Рисовал дома вокруг. Хозяйскую корову. Целую картину "Татарин продает лобио" и еще другую - "Ботанический сад". Ребятам красным карандашом рисовал сцены из русско-турецкой кампании, о которой тогда писали в газетах и говорили, о которой рассказывали вернувшиеся с войны: бой, пушки, солдаты. Его картины на сюжеты грузинских сказок и легенд долго помнились. Забравшись на крышу дома, он рисовал прямо на кровельном железе все, что было видно вокруг: Метехскую крепость, Нарикала, Мтацминда, мечеть, Куру.

Большой кувшин вина в лесу

Актриса Маргарита

Один из открывателей и первый биограф художника Кирилл Зданевич :
"Пиросманашвили встретил женщину, которую полюбил на всю жизнь. Певица и танцовщица из кафешантана, француженка Маргарита, красивая и изящная, поразила воображение Нико. Он не мог прийти в себя от изумления, Марго казалась ему "прекрасным ангелом, спустившимся с неба". Счастливый Нико с радостью отдал свое сердце и, не раздумывая, все свое состояние. И тогда огромные черные глаза мадемуазель Маргариты последний раз взглянули на Нико; она навсегда исчезла, разбив жизнь художнику".

Со временем эта история приобрела популярность (о Маргарите знает едва ли не каждый, слышавший про Пиросманашвили) и обросла увлекательными подробностями. Главная из них - возы цветов, которые он дарил любимой.

Что же было на самом деле? Или: что же могло быть на самом деле? Вряд ли мы сможем когда-нибудь судить об этом вполне достоверно. Актриса Маргарита действительно существовала и была известна художнику. В 1909 году он написал картину "Актриса Маргарита". Эта картина, одно из лучших творений Пиросманашвили, примечательна, даже необычна.

Паустовский, не раз писавший о Пиросманашвили, в своем раннем очерке назвал Маргариту ничтожной артисткой: "Маргарита была рыжей, грубой и жадной женщиной, помыкавшей Пиросманом. Она поносила его и считала идиотом". Позже он отнесся к актрисе снисходительнее. Он описал, как однажды к дому, в котором жила Маргарита, стали съезжаться арбы с цветами, и цветами была завалена вся улица, и как Маргарита надела "свое самое лучшее, самое богатое платье и тяжелые браслеты, прибрала свои бронзовые волосы и, одеваясь, улыбалась, сама не зная чему", пока, наконец, к ее дому не подошел Пиросманашвили, решивший так отметить свой день рождения, и она впервые открыто поцеловала его, не скрываясь от людей, и проч. Здесь этот эпизод отнесен к тому времени, когда Пиросманашвили уже разорился, и приобретение такого количества цветов выглядит немного загадочным. Правда, сам Паустовский отметил, что не придавал "чрезмерного значения... сугубой подлинности. Пусть этим занимаются придирчивые и скучные люди".

В очерке Виктора Шкловского Пиросманашвили продает молочную лавку и на вырученные деньги покупает "все цветы в Тифлисе и все цветы, которые росли под Тифлисом, и все цветы, которые пришли в Тифлис на поездах", нанимает аробщиков, которые заваливают цветами улицу перед гостиницей, где остановилась Маргарита, сам же отправляется пировать и в разгар веселья получает записку: "Приходите сегодня вечером", - но так увлечен, что не может уйти.
Римма Канделаки рассказывает в своей обаятельной повести о том, как в течение часа в гостиницу, где жила Маргарита, слуги несли корзины с цветами, закупленными в ортачальских садах влюбленным художником, и о том, как он читал ей вслух стихи Николоза Бараташвили "Ты самое большое чудо божье...", и о том, как, наконец, однажды Маргарита исчезла.
Эти рассказы - явная легенда, или, точнее, несколько вариантов легенды, восходящих, вполне возможно, к одному источнику. Существует свидетельство о том, что рассказ о любви Пиросманашвили и возах цветов - не что иное, как одна из импровизаций замечательного режиссера К.Марджанишвили, рассказанная им в кругу друзей.

Женщина с бокалом пива

Кормилица с ребенком

Женщина с цветами и зонтиком

Красавица.

Во всех изображениях женщин - будь то крестьянка, проститутка, кормилица, дама - слабо выражено личное отношение, и особенно какое-либо чувственное начало, то начало, которое не раз согревало женские образы в мировой живописи. Это не аскетизм, преодолевающий чувственность, и не ханжество, от чувственности отворачивающееся. Его отношение к женщине не подразумевает чувственности, оно по преимуществу духовное, а не плотское. "Когда я пишу погибших ортачальских красавиц, я их помещаю на черном фоне черной жизни, но и у них есть любовь к жизни - это цветы, помещенные вокруг их фигур, и птички у плеча. Я пишу их в белых простынях, я их жалею, белым цветом я прощаю их грех".

Европа властно захватывала город. Но Азия сопротивлялась. Чем выше поднимались в гору начерченные по линейке улицы, тем сильнее они меняли направление, подчиняясь произвольностям рельефа: уходили в балки и в овраги, расползались по сторонам, и тут снова лепились друг к другу домишки, и к некоторым была дорога только пешком. Дома, честно возводимые под ренессанс, становились азиатски причудливыми - с тонкими деревянными колонками, узорчатой резьбой, раскрашенные ярко - в зеленый, золотистый, голубой, кизиловый цвета, опоясанные длинными деревянными балконами (ах, эти тифлисские балконы!), - они были уже не Азия и не Европа, они были - Тифлис, город, покорявший всех, кому выпало счастье его знать, а более всего поэтов: "Он малиною кровель червивел И, как древнее войско, пестрел" (Б. Пастернак); "Карабкаясь почти отвесно, Держа дома поверх домов, - Цветной, нагроможденный тесно Чудесный город детских снов... Как деревянный флот крылатый, Летавший только в старину, Балконы бедные - в богатой Резьбе - обсели крутизну" (Вл. Державин); "Я еще не видел такого путаного, пестрого, легкого и великолепного города, как Тифлис" (К.Паустовский) .

Фруктовая лавка

Бездетный миллионер и бедная с детьми

Тифлис, этот удивительный - щедрый и артистичный - город, умел бывать необъяснимо жестоким ко многим из лучших своих сыновей.В этом городе, где все привыкли знать всех, где имена актеров, писателей, художников, певцов были достоянием толпы, знавшей их в лицо и называвшей по именам или прозвищам, издавна бытовало некоторое суетное пренебрежение "своим", исконным, рожденным собственными буднями. Это "свое" должно было вознестись очень высоко и получить самую лестную оценку со стороны (в Париже, Мюнхене, Милане или хотя бы в Петербурге), чтобы ему, наконец, поклонились и дома.В этом городе, где потребность выражать себя в творчестве почти сравнялась с потребностью есть, спать, утолять жажду, где уличный разносчик мог соперничать в выразительности пластики, мимики, жеста с популярным комиком, а простая горожанка в грациозности - с танцовщицей, где перебранка на базаре может звучать как театральный диалог, где каждый третий - художник, или поэт, или музыкант, и по крайней мере каждый второй поет как профессионал, привыкли почитать художественный талант за нечто само собой разумеющееся, обыденное, а искусство - за естественную часть повседневной жизни, как бы и не требующую какого-то особого внимания, особой заботы.

Свадьба в Грузии

В этом городе, где властвует некий восточный фатализм - пусть все течет само, так, как ему течется, пусть все идет так, как определила судьба, - фатализм, быть может, спасительный в широком историческом смысле, - судьба человеческая может раствориться в сочувственной бездеятельности многих и многих прекрасных людей. Там, где господствует счастливая полудетская приверженность моменту, всегда представляется, что то, что есть сейчас, - будет всегда и некуда спешить и никогда не будет поздно прийти, увидеть, помочь. Но уже завтра оказывается поздно: дом разрушен, дерево засохло, человека нет... .

Он (Пиросманашвнли) помолчал и сказал: "...В жизни бывают минуты светлые и горькие. Мне больше досталось горьких". Гудиашвили попытался его как-то утешить. Так они дошли до вокзальной площади и расстались. Гудиашвили пошел к себе домой, а Пиросманашвнли - к себе. Никто не знал, что это их последняя встреча.

Друзья Бегоса

"Вай-ме, какое несчастье, нет нашего Нико, "- загоревал Бегос, - " Не верится, что не увидим его! Я не мог оказать ему последнее уважение, устроить поминки, заказать музыку на могиле. И могилы не найти!" Виноторговец Месхишвили сказал: "Где вы были тогда? Если он был великий - почему на него не обратили внимания? Где были ваши глаза?"

Вовсе не исключено, что на живопись Пиросманашвили и раньше обращали внимание в профессионалы, но вряд ли кто-нибудь из них был в состоянии оценить ее. Дело было не в чуткости отдельного человека: понадобились новые условия, новый этап развития художественной культуры, чтобы у художников вдруг открылись на него глаза, да и то не у всех, а лишь у незначительной их части.

"Неопримитивизм", выразившийся в конце первого десятилетия XX века в творчестве Н.Гончаровой и М.Ларионова, А.Шевченко и ряда других художников, был явлением скандальным в глазах большинства современников. По существу же своему он имел основания очень глубокие. Его пробудила тоска по цельности, ясности и непосредственности - тем качествам, которых, как виделось его зачинателям, все более и более не хватало художественной культуре XX века. "Неопримитивисты" обратились к различным формам художественного творчества, лежавшим вне традиции профессионального "ученого" искусства - к примитиву.

Пиросманашвили в зарисовке Ш.Кикодзе

Картины Пиросманашвили привлекают врожденным чувством композиции, цвета и сочетаний красок, сдержанностью тонов. Они полны внутренней сосредоточенности и даже торжественности. Искусство Пиросманашвили, доброе, нежное, глубоко правдивое, раскрывает жизнь Грузии в ее многоликом разнообразии, покоряет своей непосредственностью и художественной самобытностью. Большинство произведений художника хранится в Тбилиси, в Государственном музее искусств Грузии.

Из более чем двух тысяч работ Пиросмани сохранилось не более трехсот. Не уцелело ни одной его стенной росписи - после революции все они были сбиты или погибли вместе с домами. Из вывесок, которые он писал во множестве для духанов, в трудные зимы делали печные трубы, и очевидцы рассказывали, как на этих трубах еще долго сохранялись остатки краски, а то и угадывался чей-то фантастический глаз. Сохранилась лишь три фотографии Пиросмани. Не осталось писем, которые он часто писал своей сестре. И стало казаться, что этот гениальный художник жил не в нашем столетии, а в далекие сказочные века. Некоторые даже стали утверждать, что никакого Пиросмани вовсе не было, что это мифический герой, легенда Тифлиса, которая выдумана народом Грузии... К счастью, Пиросмани жил, действительно жил на этой планете Земля, а если вы еще ничего о нем не знали, то исправить эту несчастную оплошность вам поможет сайт http://niko-pirosmani.ru/

Фрагменты текста взяты из биографии Пиросманашвили (очень интересно и красиво написанной) на сайте http://niko-pirosmani.ru/

Тот же пост на liveinternet.ru

http://www.liveinternet.ru/users/marginalisimus/post128109991/